Либерал, кто он? Для некторрых это смысл жизни, для других слово почти ругательное. Есть ли конструктивный подход для России в либеральном движении?

Почему дореволюционные писатели неоднозначно воспринимали отмену крепостного права и отчего так плохо в России приживаются западные ценности

Сейчас десять миллиардов людей проходят по земле всего за полстолетия. Это значит, что «историческая эпоха» сжалась до одного поколения. Не замечать этого уже невозможно. Сегодняшние подростки не понимают, о чем это пела тридцать лет назад Алла Пугачева: «…и переждать не сможешь ты трех человек у автомата» – какого автомата? Зачем ждать? Сталин, Ленин, Бонапарт, Навуходоносор – для них это то, что в грамматике называется «плюсквамперфект» – давно прошедшее время. Сейчас модно сетовать на разрыв связи поколений, на умирание традиций – но, возможно, это естественное следствие ускорения истории. Если каждое поколение живет в собственной эпохе, наследие предыдущих эпох ему может просто не пригодиться».

(Академик Капица-младший).

 Зачем я хочу вспомнить такое далекое прошлое, как общественный слом после отмены крепостного права? Честно признаться, не знаю. Вероятно, это уже можно забыть. Но я боюсь что-либо забывать. Вот сегодня ты это забудешь, а оно к тебе завтра вернется и поставит ровно те же вопросы. Так что, на мой взгляд, лучше не забывать, а с усердием студента-ботаника обсуждать, будить интерес к вещам, которые в свое время переворачивали устройство твоего государства. Потому что если ты в этом не разберешься сейчас, то, прилаживая изречение о политике, ЭТО очень скоро разберется с тобой.

Давайте я вам немножко расскажу про роман «Гарденины» давно у нас забытого Александра Эртеля, вряд ли вы возьмете этот том в руки. Как сказал один мой коллега, «кто сейчас будет читать так много, да еще про жизнь помещиков».

Одна из сюжетных линий. Сын управляющего имением Гардениных Николай после знакомства с просвещенным и весьма продвинутым по тем временам купцом Косьмой Васильичем впал в нездоровую задумчивость, сравнимую разве что с любовью к молодой Татьяне, отчего-то живущей со стариком-праведником Иваном Федотычем. Коля бросался в траву и думал «о том, сгребать ли сено, о том, что книга «О происхождении человека» во многом непонятна ему, хотя ужасно интересна и убедительна, о том, как хороши стихи Некрасова, как ловко разнес Писарев Пушкина и какой гениальный писатель Омулевский»…

Постепенно Николай задается вопросами, вполне себе в духе Достоевского. И адресует их Ивану Федотычу. Говорит, что, дескать, убить злодея – совсем не грех. «Экое слово выговорил!.. Человека, дружок, убить никак невозможно», — отвечал тот, — «Человеческой крови, душенька, цены нету».

«Как так нету? Вот уж вздор!.. Вы скажете – не только развратника, но и какого-нибудь угнетателя нельзя убить?» — Возмущался Николай.

В конце ХIХ века в Российской империи либеральные идеи, если их понимать как главенство прав личности, пустили мощнейшие корни, что отразилось, конечно, и в богатой на тот момент литературе. В мире первой трети «Гардениных» царят «непонятки» с новыми законами, но все остается по инерции по-прежнему, где Бог и Царь, Наместник Его, всему судьи, а супротив вековых традиция идти – грех. Примерно в это же время Достоевский ставит вопрос жестче: может ли достойный лучшей доли человек убить недостойную, отжившую вроде бы свой век, старуху ради своего великого предназначения? В детективе Достоевского, на мой взгляд, банальный финал – молодого убийцу замучила совесть. То есть Федор Михайлович поставил во главу сюжета вопрос с либеральным подтекстом: насколько ценна отдельная человеческая жизнь? И ответил – каждая жизнь важна, и ты ее лучше не трожь, а то будет худо.

У Эртеля похоже.

Николеньку искушает дьявол познания. В то же время – запретный плод Татьяны. Николай, в общем, искушается Татьяной, а Иван Федотыч, прозрев, пускается в грех уныния. Где его захватывает бес в виде дружка, подбивающего заколоть Татьяну, как опозоренную. Иван Федотыч, изнывая от душевной боли, отказывается. И знаете, какой он приводит аргумент против человекоубийства? «Держава сдвинется», — говорит он.

Но держава уже сдвинулась и без него. От поместий отделялись так называемые «однодворцы», нельзя было ни законом, ни кнутом удержать пассионарный, так сказать, крестьянский элемент. Люди уходили к казакам, на вольные хлеба. Экономика крепостной России рушилась.

Хорошо ли это было? Если говорить о зачатках либерализма на Руси, то еще Иван IV «Грозный», наверное, задумался о ценности личности и ее правах. За время его правления ни одного человека не казнили без суда. Это почему-то малоизвестный факт. А Владимир Мономах, следовавший букве Закона и совести часто в прямой ущерб личной власти. Да примеров праведного служения своему отечеству найти можно во всех веках.

ХХ век стал расцветом для либеральных устремлений и принес две мировые войны. В этом веке, как сказал Ницше, Бог умер. Сначала либеральные капиталисты сражались с другими либеральными капиталистами, потом первые схлестнулись с коммунистическим анекдотом, почти молекулярно повторяющим крепостную эпоху.

В начале ХХI века либерализм превратился уже в пародию на самоё себя. Точнее, это сначала произошло в Европе, к которой мы, как ни крути, относимся лишь одним боком. Наблюдая за комичными плодами либерализма и, извините, демократии на этически близком нам осколке континента, нас разбирает нервический смешок.

 Что же произошло? Да ничего особенного. Эксперимент с либеральностью закончился пшиком. (А может обернуться и планетарной трагедией). Недавно мой коллега Александр Ярошенко брал интервью у Армена Джигарханяна, в котором этнический армянин, умеющий смотреть со стороны, сказал: «Моя Россия? Великая и бесконечно сильная страна. Но её я до конца так и не понял. У меня ощущение, что Россия во многом крепостная страна, по интеллекту, по желанию».

Почему он так говорит? Разве не слышал про ужасы крепостного права и подлую сущность монархии?

А почему так сложно, неоднозначно, с очевидной ноткой ностальгии, пишут Антон Чехов в своем «Вишневом саду» и Эртель в «Гардениных»? О чем они жалеют? Что вспоминают?

В Гарденинской усадьбе «по старине» скучают совершенно разные социальные пласты. Еще один из молодых персонажей романа, Федотка, осмысливая ужасы крепостничества, расспрашивает об оных старика Ионыча, весьма пострадавшего от них в свое время: «И мучители были эти господа!». На что получает странный развернутый ответ: «Вот уж врешь! – внезапно рассердясь, воскликнул Ионыч. – Вот уж это ты соврал! Устроители были, отцы, радетели – это так. Чем красна матушка Расея? Садами господскими, поместьями, заводами конскими, псовою охотой… Вот переводятся господа, — что же мы видим? Сады засыхают, каменное строение продается на слом, заводы прекращаются, о гончих и слухом стало не слыхать. Где было дивное благолепие, теперь – трактир, кабак; замест веселых лесов – пеньки торчат, степи разодраны, народ избаловался – пьянство, непочтение, воровство. Это, брат, ты погоди говорить! Была в царстве держава, — нет, всем волю дадим!.. Ну, и сдвинули державу… Сказано – к р е п о с т ь, и было крепко, а сказано – в о л я, и пошла вольница, беспорядок. Ишь, обдумал, что сказать – мучители! Вот смотри, — Ионыч опять указал в сторону завода, — голая степь была… Сурки, да разное зверье, да коршунье. Леса были дикие, дремучие, — весь Битюк в них хоронился. Я-то не помню – родитель мой отлично помнит, как в этих самых местах пугачевский полковник Ивашка рыскал. Пустыня! А теперь проезжай вдоль реки: все отпрыск графа Алексея Григорьича, все позастроено, заселено, уряжено, и славен стал Битюк на всю Расею. А то – мучители!»

О чем же еще этот роман? Что стало с Иваном Федотычем и его Татьяной, на честь которой посягнул Николай? Что стало с Николаем? Как решил Эртель вопрос о ценности человеческой жизни?

В романе все оказалось, извините за каламбур, прозаически. Кто ушел в странничество, кто спился, кто совсем состарился и отошел от дел. Сам Николай сделался купцом, начал успешно торговать железом. Никто никого не убил (если не считать одного сердечного приступа)… Эртель, сам, как Николай, бывший в детстве сыном управляющего похожего имения, просто документально, мастерским пером, отразил дух эпохи, следовавшей сразу после отмены крепостного права. Где была изначальная для русского понимания божественная природа человеческой жизни (даже никого в романе не засекли до смерти; по морде били, пороли, ссылали в солдаты – но все не по-достоевски как-то). В имение пришел новый управляющий, из прогрессистов-западников, женил на себе девушку, увлекающуюся когда-то мечтами об образовании и спасении русского мужика, та в свою очередь превратилась в довольно традиционную барыню. Все вернулось на круги своя. Своя – да не своя! Господ подменили купцы. «Крепость» сменилась царством всеобщей торговли и наживы. Рационализма, как бы сейчас сказали. И либеральных идей в самом их холодном крючкотворном исполнении.

Такая скучная в своей жизненности концовка романа Эртеля, да еще со странными переживаниями о старом, «отжившем», выводила рукой советского критика в Послесловии к «Гардениным» издания 1954 года, тов. В. Дорофеева: «…ясно осознавая, остро чувствуя распад и бесповоротное крушение старого, Эртель в силу своей мелкобуржуазной ограниченности не понимал значения нарождавшегося нового».

Однако современники Эртеля оценивали значение романа несколько иначе. «Автор «Гардениных» навсегда останется в русской литературе», — писал Иван Бунин. Эртелем восхищались и Лев Толстой: «Прекрасно, хорошо, верно, благородно»; «Несмотря на нездоровье и занятия, начав читать эту книгу, я не мог оторваться, пока не прочел всю и не перечел некоторых мест по нескольку раз… Такого языка не найдешь ни у старых, ни у новых писателей». Глеб Успенский: «Отлично он пишет, прелесть!».

Поймите меня правильно, я тоже считаю, что крепостное право превратилось «в тормоз технического прогресса», как меня учили в школе, что та Россия, вплоть до своей кончины в 1920-21 годах (когда было окончательно сломлено Белое движение), по выражению одного суперпопулярного современного писателя, была «душна». Я просто хочу понять, откуда взялась целая библиотека, написанная гениальными авторами, которые, все вроде понимая, даже призывая к реформам, невольно предавались неоправданным, казалось, рефлексиям?

Неолиберализм (почему «нео» — позже) в европейскую часть России пришел, предполагаю, на плечах Великой Французской революции, которая порядка пяти лет пожинала свои кровавые жертвы. Манящий императив «Свобода, равенство, братство!», да и известное очарование в Российской империи Францией вообще (даже после похода Наполеона), опиумный дух некой, еще неведомой никому новизны манил в той или иной мере все наши прогрессивные умы. Потом, как когда-то учили, «Герцен разбудил декабристов», которые, возможно, сами толком не понимали, чего хотят, но говорили о Конституции и гражданских правах. И каждый из них немножко чувствовал себя Наполеоном.

 В декабристском восстании есть одна тонкость. Декабристы не были в привычном для нас понимании революционерами, тогда у нас вообще революционеров еще не было, и никто даже в страшном сне не собирался охотиться с бомбами на царей или устраивать тайные оппозиционные партии. Народный бунт – бессмысленный и беспощадный, вот что только нам было известно.

 Этот урок, а также опыт кровавой и беспощадной, равно как и почти бессмысленной, французской революции, вольно уж или невольно декабристы учли. И решили на народ вообще не рассчитывать. Возможно, понимая, что любая в таком деликатном деле, как корректировка государственного устройства, опора на народные массы неизбежно ведет к тирании похуже любой монархической. Хотели сделать все в белых перчатках, силами лучшей части служивого сословия. Ну а вышло – как уж вышло. Не тех Герцен разбудил. Хотя, сосланные декабристы были потом помилованы вполне либеральным Александром II, вернулись из ссылки чуть ли не национальными героями и никто им не мешал пропагандировать свои идеи до гробовой доски.

Тот же Александр II в 1861 году наконец-то подписал знаменитый Манифест «О всемилостивейшем даровании крепостным людям прав состояния свободных сельских обывателей» и «Положение о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости». Почему «наконец-то», да потому, что разговоры о подобных реформах велись еще при предшественниках Александра, Манифест дался с таким скрипом и с такой историей – об этом лучше почитать отдельно.

Крестьянам дали определенные свободы, от которых почему-то не все были в радости и уж точно – не все в материальном выигрыше. Помещики разорялись, купцы наживались. Чиновничество со всеми своими грехами оставалось неизменно в выигрыше, как, впрочем, и при любой власти в России. Но в целом исторический ход событий был и для современников, и для нас сейчас – вполне прогрессивный.

Так о чем же тогда писали с какой-то затаенной, подспудной, интуитивной грустью литераторы тех времен? Перечитайте еще популярный в то время роман С. Терпигорева, он же С. Аттава, «Оскудение». Уж как он бичует помещиков-дворян, уж как бичует, будучи выходцем из такой же помещичьей семьи: «Купец своих сыновей готовит к торговле. Поп своих детей готовит себе и себе подобным в заместители. Мужик своих приучает «к сохе», то есть опять-таки к своему делу. А к чему, к какому делу мы будем приучать своих детей, когда, положа руку на сердце, ни один из нас не ответит по совести на вопрос: какое наше дело? То есть, положим, ответить-то мы всегда готовы, и такой ответ у нас всегда на языке: «бескорыстное служение престолу и отечеству»; но, во-первых, что это за специальность, и потом, так ли это было и есть на самом деле?».

Совестливые терзания тогдашних родовитых интеллигентов вполне узнаваемы в литературе. И вызывают всяческое сочувствие. И ощущение некоторой несправедливости рассуждений. По крайней мере, именно они и их сыновья в элитных русских полках первыми гибли на многочисленных войнах, которые Россия вела с незапамятных времен почти безостановочно.

Но речь не об этом, а о такой заманчивой мечте о всеобщей свободе и равенстве перед законом, которое и до сих пор движет многими из нас. Прямо-таки движение к вечно достигаемой, но никогда не достижимой цели.

Если взглянуть в совсем раннюю русскую историю, мы вспомним странные времена – от Новгородской республики и раньше. Политическое устройство «до сильно христианизированной Руси» очень напоминало некую конституционную монархию или даже конституционную республику. Правил вроде Князь. Но парламент – вече – мог Князя заменить и вообще, решить за него самые важные государственные вопросы. Высшее государственное лицо – Князь – мог наниматься, приглашаться. Тот же Рюрик. Многие сейчас спорят, «из чьих он был», но факт остается фактом: его пригласили, как управляющего менеджера. Рабов, к которым прямым текстом причисляли упомянутые выше писатели крепостных (да и были ли они в таком уж чистом виде рабами?), в ранние эпохи не существовало. За исключением солдат, плененных в походах. И было уже вполне себе юридическое понятие – «гражданин». До первых демократических и либеральных подвижек в европах, а уж про америки и речи нет, — как до Луны пешком.

Да, все было несколько сложнее, но ведь я пишу – не так уж и притягивая за уши факты, которые вы без труда найдете в исторической и археологической специальной литературе.

К тому добавить, что история про грамотность только церковного сословия на Руси – если и правда, то лишь позднего «православно-воцерквленного времени». Берестяные грамоты, в изобилии раскапываемые на Псковщине и Новгородчине, говорят о практически поголовной грамотности «темной Руси». Или хотя бы ее отдельной, довольно значительной, части. Для Князя же знать пять иностранных языков считалось нормальным. По средневековым меркам Русь была, не побоюсь сказать, самым просвещенным и прогрессивным государством.

Русь, задолго до наших поздних «учителей», неоднократно вставала на рельсы эволюционных и, если бы тогда знали это слово, демократических реформ с явным либеральным креном. Этот «крен», правда, всегда опирался на более или менее жесткие традиционные монархические основы. Но эволюция почему-то периодически срывалась в революции и брожения, причины которых лучше раскроют профессиональные историки. Однако есть общее во всей многовековой нашей истории – наличие «отца», «хозяина земли»… Его, Хозяина Земли Русской и пестовавшиеся поколения его слуг, отвечающих только перед Помазанником Божьим, и радеющих не только за собственный живот или кошель, начала невольно терять вроде бы снова прогрессивная «неолиберальная» посткрепостническая Россия. С водой опять выплеснули младенца.

Даже если объективно все было и не так – чуткая русская душа изменение духовных целеполаганий в очередной раз уловила в XIX веке. И пусть наша соборность, как следствие – конституционность, «общезаконность», и монархическая основа власти лишь облако литературных грез, их не стоило нас так рьяно лишать на закате правления Николая II. Возможно, именно в них и состоит наша так мучительно искомая ныне национальная идея.

P.S.

Россия и после большевистского переворота, и сейчас, копирует традиционное сословно-чиновничье государство с единовластным правлением. Только вот «безбожный купеческий» дух еще более мутировал за минувший век. Копии вряд ли стали лучше оригинала. Сейчас мы пока бесплодно пытаемся нащупать то истинное, что так долго хранилось нашими предками. И наше настоящее предсказывали мудрые люди почти сто лет назад. Генерал Евгений Миллер, в Великую войну служивший начштаба знаменитой 4-й «Железной» дивизии Антона Деникина, потом дипломат и белоэмигрант, похищенных и расстрелянный НКВД, пророчески написал:

«Пройдет лет сто или двести. Большевики рухнут. Потому что никаких природных ресурсов не хватит даже в такой стране, как наша Россия, чтобы прокормить безумное стадо. И вот тогда придут больные, изуроченные люди и попытаются – может быть даже искренне – что-то изменить. И ничего не получится, потому что заряд векового бессилия слишком силен..

Но это, поверьте, не самое страшное! Те потомки дворянства, казачества, кои непостижимом образом уцелеют в кровавой мясорубке большевизма – случайно ли, ценою предательства предков – кто знает? Так вот, они создадут „дворянские собрания», „офицерские собрания», и т. д… Будут воссоздавать дипломы и родословные, звания и ордена, а по сути своей, все равно останутся прачками и парикмахерами… Исключения только оттенят всеобщее печальное правило. Увы…».

 

Источник: politobzor.net