В Израиле нашли баланс между архаикой и достижениями современного мира. Почему то же самое не получается у России?

У последних терактов в Израиле есть одна жутковатая особенность, отличающая их от других инцидентов, которых, к сожалению, на Земле Обетованной было немало. Для сведения счетов с жителями еврейского государства исламские радикалы теперь используют весьма архаичное оружие — ножи и тесаки. Нападение на синагогу в Иерусалиме — не первый такой случай. Неделей ранее, 10 ноября, в Тель-Авиве палестинец смертельно ранил ножом солдата ЦАХАЛ, и в тот же день неподалеку от одного из еврейских поселений в Иудее была зарезана молодая израильтянка.

Во время этих терактов я был в Израиле. И ощущение иррациональности происходящего только усилось, когда об этих «приветах из прошлого» я узнал, выйдя в сеть с помощью Wi-Fi прямо в автобусе.

Подобные услуги транспортных компаний так же обычны и привычны для Израиля, как и солдаты, отправляющиеся на побывку с личным оружием. Пока израильский модерн в состоянии себя защитить. Но проблема уже не сводится исключительно к геополитике и поддержанию боеспособности ЦАХАЛ. А вопрос об обороне модерна актуален уже не только исключительно для еврейского государства.

Ведь неспроста Запад сейчас оказался не в состоянии помочь Израилю в отражении экспансии архаики. Создание широкой коалиции для борьбы с ИГИЛ не отменяет и не устраняет ментальные трещины, появившиеся в американском и европейском обществе в связи, с одной стороны, с «торжеством постмодерна», а с другой — со значительным увеличением числа избирателей-мусульман и усилением финансовой зависимости крупнейших медиаконцернов от инвесторов и рекламодателей из Саудовской Аравии, ОАЭ или Катара.

В итоге при оценке ближневосточных конфликтов (и арабо-израильского в первую очередь) западные политики всегда будут предостерегать местные правительства от «непропорционального применения силы» и всячески отстаивать права «мирного населения», пусть даже за его счет пополняются уже не ряды шахидов-одиночек, но целое «Исламское государство».

И второй момент — усиление архаических настроений в самом западном обществе. Американские палеоконы или европейские националисты плюнут в лицо любому, кто заподозрит их в симпатиях к ИГИЛ.

Но бунт против постмодерна оборачивается отказом от модерна как такового.

Своим предыдущим президентским посланием, да и рядом других выступлений с непременными отсылами к образчикам отечественной консервативной мысли, Владимир Путин дал повод для попыток формирования по соответствующим лекалам и российской официальной идеологии. Благо под знаменами религиозных философов можно не только доказывать цивилизационную несовместимость с Западом и спонсировать «русскую весну» на Украине, но и оттеснять от передела грантового пирога интеллектуалов, вполне лояльных к Кремлю, но склонных к постмодернизму. Вопрос лишь в том, может ли архаика быть искренне воспринята российским, или точнее, постсоветским обществом? Причем не важно, идет ли речь о столичном «креативном классе» или о нижнетагильских пролетариях. Все равно получается фейк, симулякр, когда работники завода, производящего удобрения, зовут в свои цеха «пусек», а военный реконструктор вместе с политтехнологом развязывают войну в соседней стране. Т.е. уход в архаику на деле рискует обернуться новым постмодерном и, в лучшем случае, превращением в быль страшных сказок Пелевина и Сорокина.

И здесь стоит вновь вернуться к Израилю.

Еврейское государство не только воюет на два фронта, отражая террористические атаки Востока и медийные нападки Запада. Конфликт между восточным ультраконсерватизмом и западным ультралиберализмом характерен и для самого Израиля — начиная с далеко не безоблачных отношений между ашкеназами и сефардами и заканчивая тем, что по некоторым религиозным кварталам Иерусалима лучше не ездить в Шаббат, а в Тель-Авиве проводятся гей-парады.

При этом победа любого из этих радикальных концептов не сулит Израилю ничего хорошего. В одном случае, ему нечего будет противопоставить в качестве антитезы своим архаичным восточным соседям, которые сейчас воюют с ним как с «рассадником модерна». В другом — это государство лишится каких-либо оснований называться еврейским. И в конечном счете верх тоже возьмет исламская архаика, ментально гораздо более сильная, чем западный постмодерн.

Таким образом, критически важно наличие некого общего знаменателя, позволяющего примирить даже самых яростных оппонентов и чувствовать себя израильтянами и тем, кто молится у Стены Плача, и тем, кто вывешивает «радужные» флаги на бульваре Ротшильда. Едва ли все дело в наличии и у тех, и у других еврейской мамы. Ведь фундаменталист никогда не признает приверженца однополой любви полноправным членом своей общины.

Рискну предположить, что консолидирующим для Израиля является модерн, причастность к проекту,  создающему новые смыслы как для самой нации, так и для всего мира.

В XX веке эту роль выполнял сионизм. С началом XXI века на смену политико-культурному модернистскому проекту пришел технологический. «Раньше каждая еврейская мама хотела, чтобы ее сын был юристом, то теперь она хочет, чтобы он запустил свой стартап», — шутят израильтяне. А местные венчурные капиталисты признают, что в создании новых компаний участвуют все, включая и ортодоксов. И практически невозможно найти стартап, к появлению которого не был бы причастен выходец из бывшего СССР.

На контрасте вдвойне показательно, что в России, ставшей одним из главных поставщиков кадров для нынешнего израильского прорыва, собственный, формально нацеленный на модернизацию проект «Сколково» на деле явился лишь еще одним инструментом для перераспределения сырьевой ренты и только обострил конфликт между отечественными либералами и консерваторами. А реформа высшей и средней школы не столько повышает ее эффективность, сколько способствует дальнейшему расслоению, уже не по имущественному, а образовательному признаку, и, как следствие, деградации нации. А медицина, вместо того чтобы стать еще одним технологическим драйвером, по факту работает на сокращение продолжительности жизни. По крайней мере, для тех граждан, которые не имеют возможность лечиться в Германии или в том же Израиле.

При этом израильское общество развивается без единого центра управления, а в России редкий мало-мальски крупный проект может быть реализован без одобрения администрации президента. Хотя полноценный творческий поиск довольно плохо коррелируется с желанием во что бы то ни стало угадать ожидания начальства и получить доступ к безальтернативному госфинансированию. Из такой мотивации как раз и вырастает постмодерн. Либо в чистом виде, либо — что еще хуже, маскирующийся под архаику. Когда школы отдают помещения в бесплатную аренду РПЦ, а собственные Невтоны превращаются в феодалов от науки.

Сытость для любого творца не менее опасна, чем тотальное безденежье. Особенно, когда тот, кто платит, не просто заказывает музыку, но еще и указывает, на какие клавиши нажимать. И это шоу будет продолжаться до тех пор, пока российские интеллектуалы, подобно их бывшим землякам и коллегам, ныне проживающим в Израиле, не осознают, что без модерна у их страны тоже нет будущего.

Александр Бирман

Источник: forbes.ru