Его отъезд был как побег. Или не был? Разгром, или только показалось? Не успела разрешиться одна дипломатическая загадка – с шалью, как вот вторая: Путин уехал с саммита G20, не дождавшись ни совместного документа, ни общего завтрака, а это по-нашему, по-простому, – обед.  

Преждевременно прерванный визит – это нормально или нет? В зависимости от медицинских показаний. Нормально, когда об этом известно заранее. Нормально, когда стране стало нехорошо: премьер Кэмерон в мае 2013 года прервал визит во Францию, когда исламисты убили на лондонской улице двух английских солдат. Обама сократил визит в Ирландию, когда испугался, что пепел исландского вулкана не пустит его домой, да и вообще летать в тучах пепла небезопасно. С другой стороны, в 1999 году президент Клинтон собирался в Афины на три дня, но греки так перевернули и разгромили собственный город, что визит продолжался всего 19 часов, и осмотр Акрополя внезапно перенесли с середины дня на шесть утра. Внеплановый рассвет на Акрополе — это уже побег.

И в нашем случае, когда пресс-служба сначала опровергает досрочный отъезд, а Путин все-таки уехал, – это тоже больше похоже на бегство. Или на вызов: не смогли обеспечить мне уважение – не нужен мне ваш саммит. А народ поддержит: не нужен нам их саммит, если они нас не уважают. Построим собственную космическую станцию, вырастим собственные апельсины, соберем свою большую двадцатку. Мы ведь и Олимпиаду однажды проводили для своих.

В третьем лице

В чем состояло австралийское неуважение? Конечно, не в демонстрациях нескольких сотен местных украинцев и левых, и не в заголовках газет. Появление американских первых лиц всегда сопровождается демонстрациями, и это признание силы. А необычно было то, что законы гостеприимства на таких собраниях предписывают хозяевам о гостях и гостям друг о друге отзываться хорошо. Правило было нарушено. Путин, хоть и присутствовал лично, находился в положении человека, о котором все время говорят за глаза в третьем лице. 

Вроде вот он тут, с ними, общается, разговаривает, жмет руки, и тут же они на своих пресс-конференциях, в интервью, в ответах на вопросы: «мистер Путин должен понять», «Россия должна уяснить». Обама объявляет, что российская агрессия на Украине – «это угроза для всего мира, как показал сбитый MH-17»; Меркель – что собирается ввести новые санкции против граждан России; Кэмерон – что не доверяет Владимиру Путину. И все это при живом адресате, параллельно с личными с ним встречами. 

И в том же духе – наглядно, когда все собирались вместе. Холодные взгляды мимо. Неулыбчивые лица. В многолюдном собрании – хоть класс на переменке, хоть день рождения – всегда образуются такие водоворотики, группки, человеческие молекулы. И вот на саммите видно, что водоворотики и молекулы образуются как бы без президента России. Западные лидеры сцеплялись между собой, Обама постоянно старался не выпускать из орбиты Си Цзиньпина и бразильянку Руссефф, а Владимир Путин или присоединялся к одному из этих кружков, или проплывал, как свободный радикал. Вредный для здоровья вашей кожи.

И если канадский премьер действительно сказал: «Так и быть, подам вам руку, но только чтобы сказать, уходите с Украины», как об этом сообщил его пресс-секретарь, фирменный путинский народный юмор оставлен далеко позади. Ведь его шутки обращены в пространство, а не в конкретного собеседника, а эта реплика была отправлена в живую мишень. Оскорбление отличается тем, что адресно и лично. Можно сказать «козлы» так, что никто не обидится, и можно обратиться «милостивый государь» так, что захочется дать сдачи.

Двойная цель русской дипломатии

Саммит G20 – это тот момент, когда Путин может почувствовать последствия донецких событий на себе лично – не на экономике, не на народе, а вот прямо на собственной персоне. Ведь не для того он возвращался в президенты, чтобы потом думать, поздороваются или нет. Он возвращался на роль влиятельного мирового лидера, который будет с остальными на равных решать вопросы (как еще вчера насчет Сирии), а не на положение Лукашенко, который, было время, думал, где бы дозаправить самолет, потому отказывают в посадке.

Одни по этому поводу радуются: вот как прижали, так ему. Другие храбрятся: нам на них плевать. Но и те и другие счастливы не до конца. Те, кто храбрятся, одновременно ловят каждый намек на то, что отношения с миром нормальные: вот ведь поговорили, выступил, пожал руку, никто не отказался. Те, кто рады холодному приему, все-таки разочарованы: прижали, но ведь приняли же, поехали, сфотографировался, подержал коалу. А зачем вообще приняли? Ведь не должны были. Еще в сентябре всерьез обсуждалось, как Путина в Австралию не звать. Вот и не звали бы.

Как вообще можно сформулировать задачу российской дипломатии наших дней? Показать Западу, что Россия не изолированна, что вот какая она есть – с Крымом и Донбассом – она не одна. А остальной мир и собственное население успокоить: с Западом у нас нормальные, рабочие отношения. Да, есть разногласия. Да, взгляды не во всем совпадают. Но вот ведь саммит, встречи, разговоры, рукопожатия, мишка-коала.

Вообще, генеральная цель российской внешней политики – всех успокоить и вернуться куда-нибудь в прошлую осень. Да, мы всех сильно напугали. Да, мы подтвердили худшие опасения зарубежных параноиков. Но это вы нас довели. А так — не надо нас бояться. Если кто вспомнил старые страхи, что Россия последние 25 лет не настоящая, а настоящая – это которая с песней на танке с красной звездой идет сначала на Украину, потом к нам, – так не бойтесь. Крым – исключительный случай, Донбасс – это вообще не мы, Украина – особая статья. А в остальноем —  все по-старому. 

На худой конец – вернуться в весну, во времена до «Боинга» и Донбасса. Когда Крым уже был взят и последствия уже были, но всерьез никто враждовать не хотел. И встреча в Нормандии прошла так, будто обе стороны действительно решили забыть про Крым: пусть останется, если это излечит у России комплексы проигравшей стороны. Но началась Новороссия, случился «Боинг», и на чем успокоится русская душа, перестало быть понятно. Новая Ялта сорвалась.

Поэтому у нас внутри информационная шизофрения. Первые полдня рассказывают о враждебном Западе и про то, как молодой поднявшийся БРИКС будет успешно его оставлять позади, а вторую половину – о том, как Путин успешно общался с западными лидерами. Какими он хорошими словами о них отзывался, как он их поблагодарил за «благоприятную атмосферу, доброжелательную и деловую». Обсудил с Кэмероном. А с Обамой – как тепло они там в Пекине целых минут пять, или даже семь, говорили. И не прошло и трех дней, а вот уже с ним в Австралии поздоровались и опять в коридоре пообщались.

Герой класса

Первая из этих задач – доказать, что Россия не одна, – очень даже решаемая. Встреча глав БРИКС прямо там, на саммите «двадцатки», – красивый жест. Вы, богатые империалисты, там что-то такое думаете, а мы, поднимающийся новый мир, – мы вместе. Jamas sera vencido. Все это было бы убедительно, если бы экономика поднимающегося нового мира росла так, как в середине прошлого десятилетия.

В G20 никак невозможно бойкотировать Россию за то, за что многим бы хотелось. Кроме России, там есть такие либеральные демократии, как Китай и Саудовская Аравия. Страны с территориальными претензиями друг к другу (Китай, Япония, Корея), страны с незавершенными конфликтами (Индия, Индонезия, Турция), с нерешаемыми проблемами с преступностью и безопасностью (Мексика, Бразилия), почти официальным антиамериканизмом (Аргентина).

И главное, в «двадцатке» – в отличие от «семерки» – представлен Запад и не Запад. И весь тамошний не-Запад – очень гордый, без мечты о грамотном внешнем управлении: «объявим войну Евросоюзу и на другой день сдадимся». И конечно, этот не-Запад никакого Путина не пустить на «двадцатку» не даст, потому что примет это на свой счет: это не только их, но и наш саммит, и пусть белые и богатые решают, кто хорош, а кто нет.

С точки зрения этого не-Запада Путин бросил вызов мировому гегемону и держится. И за это его там многие готовы уважать. Уважать и, вытолкнув его вперед нас, строить свои нормальные, выгодные отношения с Западом без всяких бросаний вызовами; наоборот, отталкиваясь от России как от противного: смотрите, мы не такие, как он. От этого вполне искреннего уважения к храбрецу жизнь редко становится лучше. Есть Кастро – абсолютный изгой на Западе, живая икона для нынешнего поколения латиноамериканских президентов: бросил вызов Америке и выстоял. Есть Мугабе, для африканских лидеров – это знамя, живой победитель белого колониализма. Школьник, противостоящий учителям, обычно герой класса. Но его академические перспективы, как правило, печальны.

Битва с горизонтом

Полной солидарности третьего мира с Путиным мешает еще и то, что Россия все-таки не совсем третий мир. Она большая европейская империя, которая когда-то делила нынешний третий мир с Британией или Японией, потом с США. Она не бывшая колония, она метрополия-изгой. И в Китае, и в Индии, и в Бразилии к ней вот это двойственное отношение.

Задача Запада – показать третьему миру, что Путин пока изолирован, что не все как всегда и что он вас не представляет. Отсюда усиленная дружелюбность Обамы по отношению к китайцам, индийцам и бразильцам. И жесты и слова на грани всех дипломатических приличий в отношении российской делегации.

У Путина своя цель: на двустороннем уровне с западными лидерами ему общаться сейчас трудно – не едут, не зовут, визит в Японию отменили. Поэтому надо использовать многосторонние встречи, чтобы поговорить, поделиться мыслями, пожаловаться на непонимание, выйти в люди. Напомнить, что он – не снежный человек с песьей головой, с клыков не капает, под ногтями кровь не запеклась, на ремне не скальпы врагов. А что тоже человек, современный лидер, пиджак, галстук, часы. Ботинки. Носки в тон. 

Каждый в Брисбене решал поставленные задачи, делал свою работу. Но Путин вроде как недоделал, уехал. На воскресенье была запланирована встреча западных лидеров на тему «как сдержать Россию на Украине»: опять пришлось бы ходить по коридорам, когда за дверьми о тебе говорят в третьем лице.

Австралийский премьер Эббот сказал, что Путин пытается «вернуть утраченную славу царизма и бывшего Советского Союза» и что он, на личной встрече, призвал его перестать этим заниматься. Эта фраза, с царизмом и СССР как примерами плохого поведения, нам кажется нестерпимо наивной, достойной премьера страны антиподов, которые ходят там у себя вниз головой. В самом деле, ведь Советский Союз появился именно потому, что такие, как Эббот, были недовольны царизмом. 

Но, как бывает со взглядом из большого далека, антипод уловил какую-то существенную черту. Нам самим сейчас все равно, что возрождать, царизм или коммунизм, империю или СССР, – не важно, лишь бы уважали – как тогда, в старину.

Мы променяли спокойное движение неравномерно развитой, не очень отсталой восточноевропейской страны с большими возможностями даже не на великие стройки, как сто лет назад, а на внешнее уважение: главное, чтобы нас уважали, как раньше, не важно, когда именно. Но в тот самый момент, как мы свернули с восточноевропейского пути куда-то за уважением, нас стали уважать меньше. И вот в результате и смотрят в сторону, и руки подают с оговорками, и обсуждают в третьем лице.

Если сформулировать сейчас нашу национальную идею, ради которой у нас готовы напрячься и потерпеть, это – внешнее уважение. Но оно ведет себя как горизонт. В тот момент, когда мы пошли за ним в поход, оно стало от нас отдаляться. Его стало меньше, а не больше. Может выясниться, что битву с горизонтом вообще невозможно выиграть. Раньше была тень отца Гамлета, потом призрак коммунизма, теперь призрак былого уважения бродит по России и требует жертв. Но, как часто бывает с призраками, они исчезают, и выясняется, что жертвы принесены великому ничто.

 

Александр Баунов

Источник: slon.ru