Празднества в Берлине по поводу 25-летия падения Стены послужили поводом для мощного всплеска демагогии в духе wishful thinking, причем в исполнении официальных лиц самого высокого уровня.

Тон, конечно, задавала хозяйка мероприятия Ангела Меркель. «Падение Берлинской стены показало нам, что мечты сбываются. Ничто не должно оставаться таким, каким оно на самом деле не является, независимо от того, каким бы высоким препятствие ни казалось… Эта история показала, что у нас есть силы, чтобы самим решать свою судьбу и сделать лучше… Это была победа свободы над рабством, и это послание с верой современникам и будущим поколениям, которые смогут снести стены – стены диктаторов, насилия и идеологий».

Тут что ни слово, то неправда, мягко говоря. Начать с того, что падение коммунистического строя в ГДР стало возможным только и исключительно благодаря доброй воле Горбачева. Потеряв к осени 1989 года контроль во внутренней политике, имея перед собой начинающийся крах в экономике, Кремлю уже было не до удержания сателлитов в Восточной Европе. Их списали прежде, чем они были свергнуты. Роль ширнармасс, как это ни печально кому-то сознавать, свелась к роли не то статистов, не то бурных волн, хлынувших в пробитую дыру в плотине и разрушивших ее, притом что первопричиной крушения было именно отверстие. Но горбачевский крах, выражаемый во множестве вещей на рубеже 1989–1990 годов – от дефицита сахара и мыла, шахтерских забастовок, ельцинской бузы и до войны в Нагорном Карабахе и декоммунизации Восточной Европы, – стал не следствием неких неизбежных и «объективных» процессов, а сознательно выбранного курса большинства членов Политбюро.

Если коммунистическая верхушка в Гаване или Пхеньяне принимала решение ничего не менять, то ничего и не менялось и никакие рабы свободу не обретали. Демаркационная линия между Севером и Югом на Корейском полуострове тому пример и доказательство. И в реформистском Китае в том же 1989-м шевеление студентов на площади Тяньаньмэнь было решительно подавлено только потому, что Дэн Сяопин не хотел беспорядков, угрожавших плавному течению реформ, и никакого «объективного» краха КНР не произошло, и Тибет, к примеру, все так же прочно принадлежит Китаю.

Но подобные факты сильно режут глаз западному обывателю, всем строем его жизни направляемому на безудержный оптимизм. Поэтому торжествует, и в умах обывателей, и в писаниях газетчиков, альтернативная реальность, в которой «Солидарность» побеждает коммунистов Ярузельского и сокрушает советскую империю в целом, а Берлинская стена рушится как бы сама собой, по мановению восставшего народа.

Про то, что профсоюз Валенсы после 1981 года не функционировал, а сам славный электрик пребывал под домашним арестом и ни на что не влиял, и ситуация таковой бы оставалась бы по сей день, приди к власти в Кремле, условно говоря, Григорий Романов, вспоминать не принято. Более того, именно к концу 80-х годов ГДР достигла своих наибольших политических и пропагандистских успехов. В 1987 году Эрих Хонеккер впервые совершил визит в ФРГ, ставший его дипломатическим триумфом. Его принимали как равного партнера, легитимного главу легитимного государства, тогда как в том же году Рональда Рейгана в Западном Берлине, куда он прилетел сказать перед Бранденбургскими воротами «господин Горбачев, снесите эту стену!» («Tear down this wall!»), встречали бесчисленные антиамериканские граффити, а самого его в 1001-й раз признали экстремистом и рыцарем холодной войны, не понимающим, что ГДР – это навсегда и что нужно жить с ней в мире и ничем не провоцировать Москву.

Да и в 1989-м позиция немецких интеллектуалов вовсе не была единодушной. Гюнтер Грасс и прочие совести нации восставали против идеи единой Германии и ликвидации «антифашистского государства». Это сегодня все твердят о само собой разумеющемся и всепобеждающем стремлении к воссоединению. Четверть века назад умонастроения были не так однозначны. Я даже не беру здесь страхи и опасения в европейских столицах, что у Миттерана, что у Тэтчер, относительно места и политики единой Германии.

Сегодняшнее единство в восторгах – во многом следствие желания забыть о собственной соглашательской позиции по существованию ГДР. Поэтому на Западе принято описывать недавнюю историю как победоносный и прямой марш к свободе, где самые недопустимые компромиссы трактуются как умные шаги, ведущие к гибели коммунизма. Взять, например, Хельсинкские договоренности. 

Как известно, несмотря на включение в них «корзины» о правах человека, именно вскоре после 1975 года диссидентское движение в СССР и странах Варшавского договора было жесточайшим образом подавлено. «Хельсинкская группа» в Москве распустилась в 1982 году. Так что когда Горбачев в 1985 году пришел к власти, на свободе оставались лишь разрозненные одиночки-диссиденты, а Сахаров уже пять лет пребывал в ссылке в Горьком. Та же самая картина наблюдалась и в Восточной Европе (в том числе и в Польше после вспышки 1980-1981 годов, никак не связанной с Хельсинкскими декларациями). Однако такой видный немецкий журналист и историк, как Оскар Ференбах, в своей книге «Крах и возрождение Германии» пишет: «…защита меньшинств (в Хельсинки. – М.А.) имела роковые последствия. Благодаря ему диссиденты в странах Варшавского договора обрели под ногами твердую почву. Они почти беспрепятственно создавали теневые правительства, которые только и ждали подходящего момента, чтобы ударить в колокола свободы».

Признать, что Горбачев начал свою перестройку вне всякой связи с придавленным диссидентским движением и что последнее (как в СССР, так и в соцстранах) никак на нее влиять не могло до самого последнего момента (в том числе на решение сдать ГДР), тяжеловато для исторических оптимистов. Так что выступление Михаил Сергеевича в поддержку Путина и против «триумфализма» Запада поспело как нельзя вовремя – для рассеивания иллюзий относительно Горби. Впрочем, вряд ли его словам придадут большое значение. Экс-генсека назовут человеком, не вполне сознающим величие им проделанного, и добавят тому подобной прекраснодушной чепухи.

Максим Артемьев

Источник: slon.ru