Не секрет, что различного рода штампы свойственны историческому сознанию. Многие склонны поддерживать стереотипы, прочно укоренившиеся относительно, хорошо известных, казалось бы, событий прошлого. В полной мере это относится к восприятию большевистской партии.

Ее образ как антинациональной силы, сформированной преимущественно из инородческих кадров, господствует в сознании современников. Причем считается, что ярко выраженное инородческое «лицо» большевиков, было присуще им все долгие десятилетия пребывания у власти. Этот расхожий образ – важный элемент нынешней патриотической доктрины. Однако в действительности дело обстояло гораздо сложнее, чем представляется сегодня.

Конечно, в первые дореволюционные годы в большевистской партии преобладали представители национальных меньшинств, которых свела вместе ненависть к царской России. Возьмем биографические данные 41–42 томов Энциклопедического словаря Гранат, составленных в 1925–1926 годах. Здесь содержатся сведения о 245-ти большевистских лидерах и активистах с дореволюционным стажем. Из них более 2/3 относятся к представителям различных национальностей, находившихся ранее под скипетром Российской империи. Заметим, что из числа партийцев русского происхождения – оставшихся 30% – лишь половина (15%) из рабочих и крестьян. Поэтому ни о каком русском начале в большевистской элите до- и послереволюционной поры не могло быть и речи. На партсъездах, собиравших функционеров разного уровня, первую скрипку играли кадры, большую долю которых составляли представители еврейской национальности. Если на конец Гражданской войны в рядах РКП(б) в целом состояло только 5,2% евреев, то среди делегатов ХI съезда партии (1922 год) их насчитывалось уже больше трети, а среди избранных съездом членов Центрального комитета – 26%. Весомым было присутствие прибалтийцев, поляков, кавказцев. Нерусское представительство значительно и в персональном составе коллегий наркоматов. К примеру, в 1919 году из 127 человек (наркомы, их заместители, начальники департаментов) русских фамилий только 34, или чуть более 30% верхов Совнаркома принадлежало к титульной нации. К тому же среди этих русских преобладали представители дворянской и разночинной интеллигенции, отпрыски мелких и средних купцов; выходцев непосредственно из рабоче-крестьянских слоев практически не было. То есть, все значимые государственные должности были распределены между интеллигентами наиболее приспособленными, как считалось, к руководящей работе. А потому о каких-либо связях правящей партии с русским народом говорить не приходится.

Его представители выступали лишь в роли партийной массовки. Так, из рабочих один лишь А.Г. Шляпников в первом большевистском правительстве ненадолго получил пост министра труда; вскоре его сменил В.В. Шмит (немец по национальности). Но так продолжалось недолго. По завершении Гражданской войны на повестку дня встал вопрос: кто будет определять хозяйственную жизнь страны? И рабочие-коммунисты дореволюционного призыва не стали довольствоваться положением статистов, предъявив претензии на кардинальный пересмотр своих позиций. Этот внутрипартийный бунт известен как «рабочая оппозиция» в РКП(б). Она сформировалась в недрах производственных профсоюзов. Ее лидеры – неизменные участники партийных съездов – начали претендовать на весомые роли в управлении экономикой. С национальной точки зрения эти выходцы из пролетарской среды в подавляющем большинстве были этническими русскими. Назовем А.Г. Шляпникова, С.П. Медведева, А.С. Киселева, Г.И. Мясникова, И.И Кутузова, Ю.Х. Лутовинова и др. Эта незначительная группа энергично потребовала отстранения большевистской интеллигенции и старых специалистов от административных рычагов.

Правда, отнести этих бывших рабочих к истинно русским патриотам еще нельзя. Конечно, они – из пролетарских слоев индустриальных регионов России. Но длительное пребывание в социал-демократических кругах наложило на них неизгладимый отпечаток. Тот же Шляпников несколько лет провел за границей, впитывая революционные ожидания; Ю.Х. Лутовинов из-за недостаточного напора революции – покончил жизнь самоубийством; в последний путь его провожали революционеры, включая Троцкого, озабоченные той же проблемой. Верхи «рабочей оппозиции» ориентировались в первую очередь на постулаты марксистской классики, а не на русское национальное начало, которое сколько-нибудь внятно у них не звучит. Гораздо больше они переживали о задержке мировой революции, и авторитет Коммунистического Интернационала никогда не ставился ими под сомнение.

Тем не менее, бунт «рабочей оппозиции» основательно потряс правящую партию, неизменно провозглашавшую себя пролетарской. Эти события показали, что партийное руководство не может рассчитывать на прежнюю массовку. Поэтому после смерти Ленина были проведены масштабные кампании по привлечению в партию новых сил из народа. В итоге в ВКП (б) влились кадры, не вкусившие социал-демократических истин, насквозь пропитанные неприязнью к интеллигенции, включая партийную, и преисполненные не духом интернациональной солидарности (о котором имели весьма слабое представление), а сознанием национальной исключительности. Н.К. Крупская, соприкоснувшись с новым пополнением, подметила, что те «отождествляют интеллигентов с крупными помещиками и с буржуазией»; ненависть к интеллигентам очень сильна, ничего подобного не встретишь за границей, – заключала она. Не заставил себя ждать и всплеск антисемитизма. Старые партийцы недоумевали: почему это происходит при советской власти?! Раньше эти настроения сознательно разогревал царизм, дабы одурять простонародье, но теперь снова нарастают волны этого низменного чувства. Причем, не только в несознательных, отсталых слоях, но и в недрах партийно-советского аппарата.

Наводнившие партию кадры с пролетарской закваской, нацеливались на восхождение по партийно-государственной лестнице. Неосвоенного аппаратного пространства для них было более, чем достаточно. Например, в 1928 году из 31 тыс. ответственных должностей центрального госаппарата всего 8% были заняты выходцами из рабочих, остальные же 92% – служащими, причем лишь четверть этих функционеров состояла в партии. Стремясь к карьерному росту, коммунисты из рабочей среды к концу 20-х заполнили высшие партийно-образовательные учреждения. Так, если в институте красной профессуры в первых приемах (1921-1923) доля рабочих никогда не превышала 10%, а до выпуска добиралось не более 2%, то на рубеже 20-30-х годов было принято решение увеличить число слушателей из рабочих до 70-75%. Официально курс на продвижение партийцев, вышедших из рабочей среды, на руководящие посты разного уровня был провозглашен ХVI конференцией ВКП (б), прошедшей в апреле 1929 года. По сути, это означало воспроизведение идей, выдвигавшихся, в свое время, «рабочей оппозицией». Только теперь в партийных рядах коммунистов рабоче-крестьянского происхождения было уже большинство. их карьерное восхождение становилось делом ближайшего будущего. Именно это большинство превращалось в главный инструмент сталинского возвышения.

Оборотной стороной политики «большого террора» стало масштабное обновление партийно-государственной элиты СССР, чему посвящено громадное количество литературы у нас и за рубежом. Так, среди участников XVIII съезда партии (1939) делегатов со стажем до 1920 года оказалось менее 20%. Зато коммунистов Ленинских призывов (1924–1928) – 45,3%, а вступивших еще позднее – 30,6%; то есть в общей сложности 76% партийцев представляли новое поколение. Особенно поражают изменения в составе Центрального комитета: на XVIII съезде (по сравнению с XVII и при той же примерно общей численности) сменилось не менее 115 из 139 его членов. Причем эти сдвиги знаменовали кадровую стабилизацию: из нового состава ЦК при жизни Сталина выбыло лишь 11 человек, или 7%.

На авансцену вышла совсем другая партия, где первые роли играли 35-летние технократы. В отчетном докладе ЦК ХVIII съезду ВКП(б) Сталин выражал удовлетворение тем, что отныне «молодые кадры составляют громадное большинство», так как они «в избытке обладают чувством нового». На них делалась основная ставка в набирающем небывалые темпы хозяйственном строительстве. Это обусловило реорганизацию партийного аппарата, ликвидацию в нем производственно-отраслевых отделов. Как заявил А.А. Жданов, они «не знают, чем им, собственно, надо заниматься, допускают подмену хозорганов, конкурируют с ними, а это порождает обезличку и безответственность в работе». Теперь центром управления экономикой становится не партия, а правительство, состоящее из профессиональных управленцев. Неслучайно перед войной пост главы Совнаркома занял сам Сталин. Если с 1929 и вплоть до 1938 года пленумы ЦК проводились по два-четыре раза в год, то в 1939–1953 годах состоялось только одиннадцать пленумов, а в некоторые годы (1942–1943, 1945, 1948, 1950–1951) их не было вообще.

По завершению «большого террора» изменился не просто партийный состав; под прежней вывеской ВКП(б) оказалась партия, которая напрочь утратила прежний облик. В новой партийно-государственной верхушке присутствие «инородцев» резко сократилось. Например, евреев теперь, что называется, можно сосчитать по пальцам: Б.Л. Ванников, С.М. Гинзбург, еще, конечно, Л.М. Каганович – член Политбюро, нарком транспорта (хотя, как тогда говорили, «евреи его не любили», то есть не признавали за своего). Попадались представители армян: тот же А.И. Микоян, известный металлург И.Ф. Тевосян, А.М. Петросьянц – замнаркома тяжелого машиностроения. В сталинской номенклатуре практически отсутствуют этнические украинцы (исключение – нарком судостроительной промышленности Носенко, цветной металлургии Ломако).

Говоря о плеяде руководителей, выдвинутых Сталиным, снова уместно вспомнить «рабочую оппозицию» 1920–1922 годов, стремившуюся взять бразды хозяйственного управления в свои руки. Эти претензии выглядели, мягко говоря, несерьезными: оппозиционеры не обладали ни необходимыми знаниями, ни компетенцией. Сталин понимал, что их порывы не только бесперспективны, но и чреваты негативными последствиями для экономики. Однако к 1939 году он фактически реализовал то, о чем грезило предыдущее пролетарское поколение. Теперь руководство экономической жизнью переходило в руки тех, кто, также выйдя из недр рабочего класса, получил образование и прошел управленческую вертикаль. Эти технократы были способны не просто руководить предприятиями, но и преображать их в соответствии с требованиями времени. Важно и еще одно обстоятельство: новые сталинские выдвиженцы были русскими. Они внесут решающий вклад в победу в Великой Отечественной войне и в строительстве великой мировой державы.

Александр Пыжиков, доктор исторических наук РАНХ и ГС

Источник: argumenti.ru